О евро, ЕС и о Соросе...

О евро, ЕС и о Соросе...



ЕВРО 2011 год, ПЕРВЫЙ ИНФАРКТ

ФИНАНСОВЫЙ ПОЖАР 2011-го В ГРЕЦИИ ЗАЛИЛИ ДЕНЬГАМИ, НО ТОГО И ГЛЯДИ ВСПЫХНЕТ ВЕСЬ ЮГ ЕВРОПЫ. ЧЕМ ТУШИТЬ ЭТО ПЛАМЯ, НЕ ЗНАЕТ НИКТО. И ВСЕ ЖЕ СПАСЕНИЕ ЕВРОЗОНЫ ОБОЙДЁТСЯ ДЕШЕВЛЕ, ЧЕМ ЕЁ ПОХОРОНЫ

ГЛОБАЛЬНЫЙ МЕХАНИЗМ

В 2007 году, когда финансовый кризис еще только маячил на горизонте, газеты в Германии писали, что немецкие пенсионеры стали сегрегировать евро в своих кошельках. В отличие от монет узнать по рисунку, банк какой страны выпустил ту или иную еврокупюру, нельзя — только по буквам в серии.

Объединив валюты, страны еврозоны оставили за собой право чеканить на выпускаемых ими монетах свои национальные символы

Так вот, немецкие старики вполне освоили этот код и стремились избавиться в первую очередь от итальянских, испанских, греческих банкнот, придерживая немецкие. Ну что поделаешь с этими людьми, со снисходительной усмешкой писали журналисты, им все равно не объяснишь, что зона евро, на создание которой ушло столько сил, не может распасться, потому что не может распасться никогда. Но не прошло и трех лет, как о возможности невозможного заговорили люди с учеными степенями и солидными должностями.

В первую волну кризиса, когда все силы Европы были брошены на спасение финансовой системы Греции, мрачные прогнозы раздавались исключительно из лагеря старых противников единой валюты, которые уже почти 20 лет твердят, что она не может быть устойчива. Когда же дела стали плохи в Ирландии и Португалии, о возможности развода заговорили и более умеренные аналитики. Летом 2010 года британский экономист Кристофер Смолвуд из крупнейшего независимого консультационного центра Capital Economicsвыпустил 20-страничный доклад «Почему еврозону следует распустить».

Вслед за ним его американский коллега Нуриель Рубини, доктор Фатум, предсказавший финансовый кризис2008 года, опубликовал серию статей с прогнозом, что некоторые европейские страны будут вынуждены отевро отказаться. А в самом конце 2010 года сомнения в целесообразности сохранения нынешней системы единой европейской валюты высказал сам Джордж Сорос, понимая, что спекулировать лучше, когда валют больше. Но об этом чуть ниже. :-))

Когда же за финансовой помощью в Международный валютный фонд и в ЕС обратились Греция, Ирландия и Португалия, а долговые проблемы Испании и Италии стали серьезно беспокоить рынки, возникло уже ясное понимание: европейская экономика объемом почти в 11 триллионов долларов требует ремонта. О распаде нынешней системы евро, который технически возможен, говорить, пожалуй, рано — вряд ли он принесет кому-то пользу. А вот изменение финансовых институтов Старого Света явно назрело уже к 2011 году.

ПОДСТУПЫ

Все послевоенные годы Европа медленно, но верно двигалась к политическому и экономическому союзу, частью которого должен был стать единый валютный механизм. Началось все с введения виртуального экю, единицы расчета между странами. Потом в конце 1970-х была создана лютных курсов (ERM). Государства, к ней присоединившиеся, брали на себя обязательство удерживать курсы своих денежных единиц в узком коридоре относительно остальных валют, в первую очередь наиболее устойчивой немецкой марки

Первый тревожный звонок прозвенел в Ирландии в 1979 году. Республика должна была удерживать свой фунт относительно континентальных валют и одновременно выполнять давнее обязательство перед не присоединившимся Лондоном: держать курс своего фунта равным английскому. Последний же укреплялся, и ирландцам пришлось проглотить горькую пилюлю — отказаться от привязки к валюте соседа и фактически девальвировать собственный фукс.

Следующий сбой был связан с самой Британией. Лондон присоединился к валютному механизму в октябре 1990 года. Аналитики с самого начала говорили, что шаг этот более политический, чем экономический. Валютные спекулянт во главе с Соросом были уверены, что Англия не сможет долго удерживать свою валюту на практически фиксированном уровне, поскольку это пагубно отразится не её и без того слабеющей экономике. На этом Сорос и построил свою игру: он занял огромную сумму в фунтах и выбросил эти деньги на рынок — принялся скупать немецкие марки.

Фунт стал дешеветь, и правительству, связанному обязательством поддерживать курс, пришлось в массовом порядке скупать фунты. Меж тем вслед за Соросом сбрасывать их кинулись и другие инвесторы. Такой нагрузки Банк Англии уже не мог выдержать и 16 сентября 1992 года, в «черную среду», Лондон девальвировал свою валюту и вышел из валютного механизма.

Вернув долг в сильно подешевевших фунтах, Сорос, как полагают, заработал на этой операции около 1 млрддолларов.

Но «черная среда» на поверку оказалась «белой». Девальвация фунта, как и шестью годами позже девальвация российского рубля, вдохнула жизнь в национальную экономику. В стране начался беспрецедентный экономический подъем, который был прерван лишь кризисом 2008 года.

Финансовые власти Европы вроде бы извлекли урок из ирландской и британской историй. Они поняли простую истину: можно сколько угодно связывать фиксированным курсом валюты, однако если рынки к одной из них потеряют доверие, она неизбежно начнет обесцениваться. Но ведь можно просто отменить валюты и ввести одну общую. Тогда никакая локальная девальвация невозможна. Так и было сделано. Но рынки всегда оказываются изобретательнее политиков.

Имея за спиной опыт других валютных союзов, в частности африканского и латинского (см. подверстку на стр. 112), европейцы понимали, что централизованная монетарная политика плохо сочетается с независимостью национальных финансовых властей, и приняли соответствующие меры: каждая страна взяла на себя ряд финансовых обязательств — в частности, удерживать в определенных рамках дефицит бюджета, государственный долг и инфляцию.

Парадокс заключался в том, что при едином Европейском центробанке оставалось множество независимых национальных министерств финансов, пусть и вынужденных действовать в определенных рамках. Ситуация в чем-то схожая с той, какая возникла в СССР к моменту его развала: советский Госбанк печатал рубли, а каждая из республик проводила свою финансо вую политику. Один из западных экономистов уподобил тогда Россию мужу, которого бросили 14 жен, и у каждой осталась его кредитная карточка.

ОБВАЛ

Определяющим в нынешнем кризисе евросистемы оказался не валютный, а долговой рынок, который с момента своего возникновения в средневековой Италии остается индикатором доверия финансистов к экономике и политике государства-заемщика. Есть вера в стабильность финансов страны и управляемость ее долгов, значит, под более низкий процент ей готовы одалживать деньги. Когда страны Европы перешли наевро, цены их государственных облигаций почти сравнялись.

Инвесторы исходили из того, что контроль внутри еврозоны не позволит ее членам вести безответственную финансовую политику, и были готовы давать в долг Греции почти под тот же процент, что и Германии, может быть, чуть больший. А занимать Афинам приходилось много, поскольку кризис 2008 года сильно ударил по главным отраслям греческой экономики — морским перевозкам и туризму.

И когда в 2009 году к власти в Греции пришло новое правительство, выяснилось, что отчетность, которую предоставлял прежний кабинет, и близко не соответствовала действительности. Совокупный долг страны значительно превышал 100% ВВП (вместо оговоренных в соглашении 60%), а бюджетный дефицит оказался вчетверо больше разрешенного трехпроцентного уровня. Ответ на вопрос, как грекам удавалось столько времени водить всех за нос, так до сих пор и не получен.

27 апреля 2010 года рейтинговое агентство S&P снизило рейтинг греческих государственных бумаг до «мусорного уровня». Инвесторы бросились продавать греческие облигации, что вызвало резкое падение их стоимости. Еще накануне Афины могли занимать под 4%, теперь им никто не давал меньше, чем под 10%, — финансово-экономическая система страны оказалась почти парализованной. Обжегшись на Греции, держатели ценных бумаг повнимательнее пригляделись к финансовым показателям Ирландии, Испании, Португалии — картина, перед ними открывшаяся, оказалась столь же удручающей.

Это был сильный удар по всей финансовой системе континента. Конечно, кризисные страны, потерявшие возможность занимать средства для обслуживания старых долгов, могли пойти на дефолт — отказаться платить кредиторам. Но, поскольку держателями греческих и других государственных облигаций являются крупнейшие банки Европы, это почти наверняка привело бы к краху банковской системы Старого Света еще более тяжелому, чем в 2008 году. Так что все понимали — придется выделять проблемным странам кредиты на льготных условиях, как это делает МВФ, в обмен на реформирование их финансовых систем. Однако МВФ в одиночку, без участия ЕС, не мог и не желал заливать пожар.

А политики и избиратели Германии, Франции и других более бла гополучных стран хотели знать, сколько им придется заплатить за спасение Ю Европейцы долго нащупывали путь выхода из кризиса, некоторые полагают, что губительно долго, — больше года. Первого пакета в 110 миллиардов евро, выданного Греции в 2010 году, не хватило. В июле 2011 года Афины получили второй пакет помощи в 109 миллиардов евро, причем на сей раз примерно половину дали банки, согласившись, в частности, продлить сроки погашения облигаций. Однако неясно, позволят ли эти миллиарды погасить пожар кризиса — всего через пять дней после одобрения последнего пакета до небес скакнула стоимость итальянского долга. Попросту говоря, инвесторы пока не верят, что долговой кризис благополучно разрешился.

Финансовый кризис вылился в политический. По требованию ЕС странам-аутсайдерам пришлось ввести строгий режим экономии и пойти на другие непопулярные меры. В результате во всех них чуть больше чем за год сменились правительства. Избиратели, безусловно, выигравшие от вступления их стран в ЕС — у них выросли зарплаты, они получили доступ к более дешевым кредитам, — теперь говорят нет программам экономии. Особо горячие головы требуют даже выхода из системы евро: мол, не хотим, чтобы нашей стране указывали, что делать. В здоровых странах, от Германии до Финляндии, тоже находится немало таких, кто ратует за выход — чтобы не кормить «троечников».

Возможность, пусть пока и гипотетическая, распада еврозоны порождает три вопроса. Первый: зачем тем или иным странам из нее выходить? Второй: каков механизм выхода? И третий: принесет ли выход пользу?

ЗАЧЕМ И КАК ВЫХОДИТЬ?

Основной довод в пользу выхода из Союза — обретение полной валютно-финансовой независимости, что позволит проводить политику, отвечающую особенностям национальной экономики. Его могут выдвинуть как больные страны вроде Греции, так и здоровые вроде Германии. Последняя, например, давно мечтает повысить учетную ставку, чтобы снизить инфляцию и не допустить перегрева экономики. Европейский же центробанк этому всячески сопротивляется, поскольку такая мера замедлит рост на Юге, где его и так практически нет.

В странах со слабой экономикой отказ от евро автоматически приведет к девальвации национальной валюты, поскольку после введения общей валюты зарплаты там росли быстрее, чем в той же Германии, и явно не успевали за ростом производительности труда. Удешевление же валют означает снижение цен на экспортную продукцию и повышение конкурентоспособности национальных экономик.

Переход на новую валюту — задача трудная, но выполнимая. Этот путь прошли и бывшие советские республики, и восточные немцы, да и, собственно, сами европейцы, когда вводился евро. Все, что нужно, — принять закон, по которому пособия, внутренний долг и зарплаты госслужащих выплачиваются в новой валюте, по фиксированному курсу к евро. По точно такому же курсу должны быть пересчитаны банковскиевклады, равно как и долги по карточкам, ипотеки и кредиты.

Во избежание хаоса переход должен быть очень быстрым, в противном случае люди и компании в той же Греции успеют перевести свои счета в марки или в новый евро, долги при этом у них останутся в старыхевро, более слабых. При свободном обмене и передвижении капитала воспрепятствовать этому невозможно. Но даже быстры выход не гарантирует успеха, поскольку сохранить в секрете его дату чрезвычайн трудно, и компании опять же успеют перевести вклады. Единственный выход — закрытие финансовых границ, что плохо отразится на экономиках как Юга, так и Свера (да и вообще похоронит всю финансовую систему Европы, как это произошл перед началом Первой мировой войны).

Принципиальное условие — единый для всех операций курс обмена, в противно случае может произойти то же, что в Аргентине в 2001 году. Там местная валюта был привязана к доллару, то есть фактическидолларом и была. Отказавшись от привязки, правительство решило, что спасать следует прежде всего держателей банковских счетов и предписало пересчитывать вклады по более высокому курсу. Это привело к почти полному коллапсу: банки были вынуждены возвращать вкладчикам деньги по этом курсу, а брать кредиты по другому, более низкому.

Иными словами, трудно не согласиться с президентом Европейского совета Хербертом ван Рампеем, заметившим в разгар кризиса: «Если мы не сохраним евро, та мы потеряем и Евросоюз».

БУДЕТ ЛИ ОТ ВЫХОДА ПОЛЬЗА?

Для нынешней интегрированной Европы данная мера означает экономический колапс такого масштаба, чтокризис конца 2008 года покажется легким недомогание! Слабая страна, покинувшая зону в надежде, что девальвация придаст ускорение экономике и отказ от жестких мер экономии успокоит избирателей, должна быть готова к валу судебных исков от фондов, банков, держателей ценных бумаг и просто банковски вкладчиков, которые вкладывались в евроактивы, а получили активы, к примеру, в дешевой драхме.

Переход на более слабую национальную валюту лишит их в одночасье изрядной доли сбережений. О выходе на иностранные рынки капитала для финансирования бюджета такому государству тоже придется забыть, компании и банки окажутся отрезанными от мирового кредитного рынка — им никто не будет ссужать под разумный процент, а значит, и частным лицам, включая тех самых владельцев отелей и производителей оливок, придется занимать под очень высокий процент. Тут может пригодиться опыт России и Украины начала 1990-х — запуск на полную мощность печатного станка и использование разных денежных суррогатов для внутренних расчетов.

У сильной Германии, если она решит покинуть евро и вернуться к марке, казалось бы, проблем должно быть меньше. Ей с удовольствием дадут в долг под невысокий процент, да и с кредиторами не возникнет трудностей, поскольку не будет нужды конвертировать евродолги в новую, более сильную марку. Однако немецким товарам придется внутри страны конкурировать с товарами и услугами из «более дешевых» европейских стран. Экспорт из Германии неизбежно подорожает, и внешний рынок сожмется. Плохо придется и тем немецким банкам, которые активно экспортируют капитал по всей Европе. Они столкнутся с тем, что их внешние кредиты обесценятся относительно новой марки. Все это приведет к росту и без того высокой безработицы.

В случае если зона евро развалится, туго придется и России, поскольку любой мировой кризис приводит к оттоку средств из развивающихся стран — снижается спрос на их товары и сырье. Рубль начнет слабеть, и с планами сделать его мировой резервной валютой придется распрощаться. Импорт промышленных товаров для россиян станет относительно более дорогим, увеличение стоимости кредитов продавцы также переложат на покупателей. Ставки по ипотечным кредитам вырастут. Иными словами, притом что технически отказ от евро возможен, лекарство может оказаться губительнее болезни и для самой Европы, и для всего мира.

<

Сегодня гражданам охваченной забастовками и уличными протестами Греции кажется, что хуже уже быть не может, однако ведущие экономисты и политики, даже те, кто считает, что Грецию в евро вообще пускать не следовало, едины во мнении — если страна откажется от евро, будет хуже, евродом следует чинить, а не ломать.

СПОСОБСТВОВАЛ К УКРАЩЕНЬЮ

Надо отметить, что нынешний кризис и порожденный им всплеск сепаратистских настроений нельзя оценивать как явления сугубо отрицательные. Некоторую пользу они, безусловно, принесли: подорвали уверенность в том, что единая валюта — это навсегда, уверенность, которая подталкивала правительства и банки к безответственным действиям — будь то безудержное кредитование по льготным ставкам строек в Испании, скупка раздутого госдолга в Греции фактически по цене долга куда более сильной Германии или увеличение в угоду профсоюзам государственных расходов.

Конечно, евро еще долго будет лихорадить — ведь это системный кризис, но зона вряд ли развалится в обозримом будущем. В новогоднюю ночь она даже расширилась, в нее влилась Эстония. Да и ни одно государство, чья валюта к евро привязана, от этой привязки не отказалось. «Не думаю, что мы станем свидетелями развала евро или возвращения Германии к дойчемарке, но мы вполне можем ожидать большей унификации европейской финансовой системы, — говорит бывший член правления МВФ Доменико Ломбарди. — В Европе системный кризис, и решать его надо от страны к стране. Греция и Ирландия вряд ли будут последними». Европа уже создала своего рода Европейский МВФ — Фонд стабильности, из средств которого будут тушить долговые пожары. Страны ЕС принимают жесткие меры экономии и сокращения расходов. Банки тоже согласились понести некоторые потери.

Но мало потушить пожар, надо еще и сделать так, чтобы он больше не повторился. Европейским лидерам придется проявить политическую волю — скорее всего, они создадут более централизованную систему, позволяющую осуществлять эффективный контроль за фискальной и бюджетной политикой стран-участниц. А жителям Европы придется несколько поумерить свои расходы — восстановление экономики может занять немало времени.

P.S. Валютные союзы

Дедушкой евро можно считать созданный в середине XIX века Латинский валютный союз. Сначала в него вошли Франция, Швейцария, Бельгия и Италия. Они создали систему, основанную на золотых и серебряных монетах, ввели квоты чеканки для каждой страны и объявили все монеты зоны законными платежными средствами во всех странах союза. В следующие 25 лет в союз вошли Греция, Испания, балканские княжества, Румыния, Австро-Венгрия и даже Венесуэла. Однако курс обмена серебряной монеты на золотую был фиксирован, а вот рыночное соотношение цен на эти металлы — нет. Союз тихо скончался в 1926 году.

В последней четверти XIX века на тех же принципах был создан Скандинавский валютный союз, в который вошли Швеция, Дания и Норвегия. Скандинавы повали еще дальше и расширили правило свободного обмена и на банкноты. Союз умер во время Первой мировой войны.

С обретением африканскими колониями независимости возник валютный союз — новые валюты свободно конвертировались в фунт стерлингов. Но экономики были слишком разными, финансовая дисциплина слаба, учетные ставки и инфляционные показатели внутри союза поползли в разные стороны, и все закончилось в 1977 году.

Французский эксперимент был чуть более успешным. Хотя африканский франк и распался на два, оба они до сих пор используются в бывших французских колониях, а Банк Франции взял на себя некоторые обязательства по их кредитной поддержке. Самым успешным союзом можно считать Германский таможенный союз, объединивший валютные и финансовые системы немецких королевств и княжеств в 1834 году. Если бы не война Пруссии с Австрией, то рейхсмарка вполне могла бы стать единой валютой двух центральноевропейских гигантов. Но даже замену рейхсмаркой дюжины разных валют можно считать выдающимся успехом. Другое дело, что вряд ли он был бы возможен без объединения страны. То же можно сказать и про советский рубль, сменивший многочисленные валюты времен Гражданской войны, и про американский доллар, пришедший на смену валют бывших английских колоний, а потом Севера и Юга.